Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

ничего в пути не сказывали?

— Нет, — покачал головой боярин. — Болтали между собой по-своему. Толмача половецкого от себя не отпускали. Видать, чтобы с нами разговоры не разговаривал.

— Понятно, понятно, — покивал князь. — Ну, что ж, садись за стол. Выпей, закуси с дороги, а потом поведай нам, что с тобой за это время случилось. Что видел, что слышал, что сделал…

— Благодарствую, княже, — поклонился Ратьша и присел за стол на свободное место. Теремная девка быстро поставила перед ним миску с овсяным киселем, положила серебряную ложку, поставила серебряный же кубок. Пододвинула поближе тарелку с крупно порезанными ломтями пшеничного хлеба, блюдо с ветчиной и сыром. Сноровисто налила в кубок меду.

Боярин, не спеша, смакуя, выцедил прохладную терпкую влагу, зачерпнул ложкой киселя, хлебнул. Хорош кисель, с давленой брусникой и медом. Перестав чиниться, быстро опорожнил миску, подлил себе еще медовухи, выпил. Рука сама потянулась за хлебом, ветчиной и сыром. Опять наполнил кубок, сложил куски друг на друга, откусил, запил медовухой. Сжевал быстро. Утолив первый голод, Ратьша оторвался от стола, огляделся. Все присутствующие, терпеливо и молча, с должным вежеством, ждали, когда он насытится. Томить князей дальше — показать неуважение. Боярин вздохнул и отодвинул от себя тарелку.

— Что слыхать об Онузле, — сразу спросил, только этого и ждавший, Юрий Ингоревич.

— Ничего не слышно, — мотнул головой Ратислав. — Бегунцов оттуда не было. Да и откуда взяться им — такое войско обложило. Нет их даже с окрестностей: кто не ушел раньше, тот сбежал при появлении орды.

— Понятно… — протянул Великий князь. — Ты отписывал в грамотах, что с самими мунгалами сшиблись в степи. Каковы они в битве?

— Они зовут себя монголами, так правильно.

— Не суть, — тряхнул головой Юрий. — Так как бьются?

— До прямого боя не дошло — только стрелы покидали друг в друга. По рассказам, рукопашной они вообще не любят. Изнуряют супротивников стрелами. Только потом, когда переранят коней и всадников, бьют плотным строем. Но те, что мы видели, не похожи на богатырей. Лошадки мелкие. Мой Буян такую стопчет — не заметит. Да и сами они — не сажени в плечах, как кое-кто из половецких бегунцов говаривал. Но стрелы мечут знатно и луки бьют, вроде, подальше наших. Спаслись тем, что мы в хорошем доспехе были, а у них защита слабовата. Потому, получается, по лучному бою так на так. Но неодоспешенных ратников-пешцов против них посылать нельзя — верная гибель. И щиты не спасут. Да и конницу со слабым досепхом нельзя. Потери будут в их пользу. И, кстати, пешцы, пусть и в панцирях с шеломами без конницы сгинут: засыплют стрелами, потом добьют.

Ратьша подлил медовухи, смочил пересохшее горло. Продолжил:

— Но мы видели только их легкую конницу. Гунчак сказывал, что имеется у монголов и панцирная конница и даже пехота из покоренных народов. Кстати, довезли мои люди этого половецкого хана до тебя?

— Довезли, — кивнул Великий князь. — О многом интересном порассказал сей половец.

— К чему присудил его за разор земель Рязанских?

— Не своей волей воевал. Помиловал, — махнул рукой Юрий Ингоревич. — Держу его теперь вблизи себя — сгодится.

— Ну, так он знает про монголов намного больше. Так что своими рассказами я тебя не подивлю.

— Он с ними не дрался, — построжел голос князя. — А ты с ними бился.

— Да не биться с ними надо — мириться, — вмешался в разговор брат Великого князя, князь коломенский Роман Ингоревич. Какая силища прет! Семь десятков тыщ! Разве удержим! Хоть и на засечной черте. У булгар засеки были — им наши не чета, да и силенок у них было поболе чем у нас. И не удержались. Пепел и головешки теперь на месте их городов. Хотите, что б и у нас таково же было! Ладно, эти юнцы, — князь Роман кивнул на своих сыновей, Пронского и Муромского князей с племянниками. Самым старшим из всей этой кучи молодняка, действительно не было и трех десятков весен. — Этим лишь бы мечами помахать. Но ты-то, Юрий умудренный муж, должен понимать!

Видно, о том уже говорилось до появления в княжьей палате Ратислава. Сорокалетний Коломенский князь Роман, второй по старшинству в Рязанском княжестве после Юрия и право которого наследовать Великокняжеский стол Рязанский князь собирался попрать в пользу сына Федора, постоянно мутил воду и выступал против любого начинания своего брата. Юрий нахмурился, ответил.

— Никто в поход пока и не выступает. Засечную черту крепим, дак это для опаски. Дружины княжьи да боярские собираем — для того же. Пусть будут под рукой на всякий случай. А что делать: мириться, аль воевать, то решать должен Князь Владимирский — старший над нами, кто не помнит. Все, что творится на нашей границе, я ему отписал еще седьмицу назад. Не сегодня-завтра ответ придет. Вот тогда и думать будем, как дальше поступить.

Князь Роман открыл, было, рот, чтобы возразить, но Юрий глянул на него, так, как он умел и тот примолк. Юрий Ингоревич опять обратился к Ратьше:

— Ну, давай, сказывай о подвигах своих и твоих воев.

Рассказ затянулся надолго. Перебивался постоянно вопросами. Особенно много спрашивал о монголах и их способе биться Коловрат и младшие князья. Ближе к полуночи Юрий Ингоревич, видя, что глаза Ратислава слипаются, хлопнул ладонью по столу и изрек:

— Все, уморили совсем воеводу. Да и нам спать пора. Покойной ночи всем.

Присутствующие поднялись, поблагодарили хозяина за хлеб-соль и двинулись к дверям. Ратислав отправился спать в свою спаленку, где обитал, еще, будучи воспитанником при князе и которую княгиня оставляла свободной для его наездов в Стольный град. Здесь его уже заждался Первуша, приготовивший все для отдыха своего господина. Парень помог раздеться, еще раз взбил перину и подушку. Сам улегся у дальней стенки на лавке, застеленной соломенным матрасом, укрывшись овчинным тулупом.

Проснулись поздно: сквозь узкое световое оконце под потолком уже сочился дневной свет. Ратьша сбросил одеяло. В спаленке оказалось прохладно: дворня растопила печи еще затемно, но прогреться кирпичные стенки, видно, еще не успели. Боярин натянул порты, сунул босые ноги в сапоги, накинул на голые плечи полушубок, висящий на стене, и вышел на улицу. Первуша с рушником на плече пошел следом. В княжеском подворье было оживленно. Сновала дворня, подъезжали и отъезжали гонцы. В ворота подворья въехал Олег Красный в обычной повседневной одежде, полушубке на куньем меху и куньей же шапке. Спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге, подошел к Ратиславу. Выглядел он озабоченным.

— Слыхал уже — гонец из Владимира прибыл с грамотой от Великого князя, — поприветствовав воеводу,